В милицию мать пришла, когда там как раз обсуждали вчерашнее
происшествие на автобусной станции. Милиционера Витька угостил здорово -
тот действительно лежал в больнице. Еще двое алкашей тоже лежали в больнице
- тоже от Витькиной бляхи. Бляху с интересом разглядывали,
-- Придумал, сволочь!.. Догадайся: ремень и ремень. А у него тут целая
гирька. Хорошо еще - не ребром угодил...
И тут вошла мать Витьки... И, переступив порог, упала на колени, и
завыла, и запричитала:
-- Да ангелы вы мои милые, да разумные ваши головушки!.. Да способитесь
вы как-нибудь с вашей обидушкой - простите вы его, окаянного! Пьяный он
был... Он тверезый последнюю рубаху отдаст, сроду тверезый никого не
обидел...
Заговорил старший, что сидел за столом и держал в руках Витькин ремень.
Заговорил обстоятельно, спокойно, попроще - чтоб мать все поняла.
-- Ты подожди, мать. Ты встань, встань - здесь не церква. Иди,
глянь... Мать поднялась, чуть успокоенная доброжелательным тоном
начальственного голоса.
-- Вот гляди: ремень твоего сына... Он во флоте, что ли, служил?
-- Во флоте, во флоте - на кораблях-то на этих...
-- Теперь смотри: видишь? - Начальник перевернул бляху, взвесил на
руке. - Этим же убить человека - дважды два. Попади он вчера кому-нибудь
этой штукой ребром - конец. Убийство. Да и плашмя троих уходил так, что
теперь врачи борются за их жизни. А ты говоришь: простить. Ведь он же трех
человек в больницу уложил. А одного при исполнении служебных обязанностей,
Ты подумай сама: как же можно прощать за такие дела, действительно?




Милиционер Мельников ответил туманно:
-- Вот когда украшают могилы: оградки ставят, столбики, венки кладут...
Это что - мертвым надо? Это живым надо. Мертвым уже все равно.
Мать охватил такой ужас, что она остановилась,
-- Ты к чему же это?
-- Пошли. Я к тому, что будут, конечно, судить. Могли бы, конечно,
простить - пьяный, деньги украли: обидели человека. Но судить все равно
будут - чтоб другие знали. Важно на этом примере других научить...
-- Да сам же говоришь - пьяный был!
-- Это теперь не в счет. Его насильно никто не поил, сам напился. А
другим это будет поучительно. Ему все равно теперь - сидеть, а другие
задумаются. Иначе вас никогда не перевоспитаешь.
Мать поняла, что этот длинный враждебно настроен к ее сыну, и
замолчала. Прокурор матери с первого взгляда понравился - внимательный.
Внимательно выслушал мать, хоть она говорила длинно и путано - что сын ее,
Витька, хороший, добрый, что он трезвый мухи не обидит, что как же ей теперь
одной-то оставаться? Что девка, невеста, не дождется Витьку, что такую девку
подберут с руками-ногами - хорошая девка... Прокурор все внимательно
выслушал, поиграл пальцами на столе... заговорил издалека, тоже как-то
мудрено:
-- Вот ты - крестьянка, вас, наверно, много в семье росло?..
-- Шестнадцать, батюшка. Четырнадцать выжило, двое маленькие ишо
померли. Павел помер, а за ним другого мальчика тоже Павлом назвали...
-- Ну вот - шестнадцать. В миниатюре - целое общество. Во главе -
отец. Так?
-- Так, батюшка, так. Отца слушались...
-- Вот! - Прокурор поймал мать на слове. - Слушались! А почему?
Нашкодил один - отец его ремнем. А брат или сестра смотрят, как отец учит
шкодника, и думают: шкодить им или нет? Так в большом семействе
поддерживался порядок. Только так. Прости отец одному, прости другому - что
в семье? Развал. Я понимаю тебя, тебе жалко... Если хочешь, и мне жалко -
там не курорт, и поедет он, судя по всему, не на один сезон. По-человечески
все понятно, но есть соображения высшего порядка, там мы бессильны... Судить
будут.